Наталья Орехова
Итальянец Фабио Мастранджело — всемирно известный дирижер и пианист. Почти двадцать лет он живёт и работает в Петербурге, имеет российское гражданство и руководит сразу несколькими оркестрами в разных городах страны. Мы поговорили с ним о проекте «Опера — всем», симфонической музыке, нашем менталитете и о том, каково это — переехать из самого русского города Италии в самый итальянский город России.
— Как вы начали заниматься музыкой?
Можно сказать, что для меня это было вполне ожидаемо. Мой папа был очень одаренным музыкантом и, конечно, мечтал о творческой карьере, но нужно было еще на что-то жить. В итоге отец стал бизнесменом, но продолжал играть практически всю жизнь, поэтому присутствие рояля у нас дома было естественно. Именно папа стал моим первым учителем.
В возрасте 5 лет я уже начал учиться играть под его руководством, равно как и моя старшая сестра. Ребенком я был абсолютно уверен, что музыка звучит дома у всех, но через несколько лет обнаружил, что это не совсем так. Я очень благодарен отцу не только за то, что он открыл меня как музыканта, но и за то, что он показал мне новый мир, который стал моей жизнью. Музыка — это лекарство для души, потому что она позволяет забыть обо всем.
— Уроки у вас добровольно-принудительно проходили или это было по желанию?
Это были полноценные уроки. Я не говорил, что хочу попробовать играть, потому что не понимал, зачем мне это. Отец просто решил, что нужно это делать. Он имел достаточный опыт для того, чтобы определить, есть ли у человека способности, и решил, что в случае со мной талант есть и попробовать стоит.
Я еще не встречал детей 5−6 лет, которые бы горели какими-то уроками, особенно музыкальными. А вот уже после регулярных занятий я довольно быстро начал самостоятельно все исполнять и получал огромное удовольствие от этого. Так к 10-ти годам я окончательно понял, что хочу связать свою жизнь с музыкой.
— Значит, аппетит пришел во время еды?
С момента, когда пришло это понимание, я просто стал иначе смотреть на будущее и знал, что необходимо делать для достижения цели. А для этого нужно себя организовывать. Если ты хочешь стать профессионалом, недостаточно просто быть способным. Важно уметь пройти через период «сопротивления», когда тебе не хочется. Например, в детстве я каждый день по 3−4 часа делал уроки, а потом вместо того, чтобы пойти отдыхать, ужинать или спать, должен был 3 часа играть на рояле, иначе мог потерять скорость исполнения. Из-за параллельных занятий музыкой в школе и в университете я мало спал, а вместо летнего отдыха — играл минимум по 8−10, а то и по 12−13 часов в день.
Долгое время рояль был моим королевством. Я мог позволить себе заниматься, сколько хотел, потому что у меня были силы выносить эти физические нагрузки. Закончить консерваторию в Италии в то время было намного сложнее, чем сегодня. При завершении 8 курса нужно было сыграть 2 сольных концерта и одну из 24 прелюдий и фуг Баха, а это число (24) составляет половину из того, что он написал (прим.: ХТК — 48 прелюдий и фуг).
— Как говорят в России «без труда не выловишь и рыбку из пруда»?
Мы все реалистичные люди и прекрасно знаем, что, даже самый большой талант — это не стопроцентная гарантия карьеры. Может получиться, а может и нет. Отец считал, что успех зависит от многих составляющих, поэтому он не просто дал старт, но и продолжал меня поддерживать, в том числе и финансово. Я бывал практически везде в возрасте 18−19 лет: в Италии, в Европе, в Америке — 3 месяца учился в Нью-Йорке у одного из лучших пианистов мира. Бывает, что человек очень одарен, но не может собраться и организовать себя. Способность к самодисциплине — это отдельный талант, который можно приобрести. Просто без этого любой дар можно потерять, как говорят по-английски, «деньги на ветер».
— Выходит, ваш отец сполна реализовал свою мечту через вас?
Это ведь большая и необходимая задача для родителя: определить или обнаружить, какой у наших детей талант. А дальше уже не сопротивляться, если это расходится с твоими представлениями, а поддержать, помочь, чтобы ребенок стал как можно более успешным в этом деле и стараться сделать так, чтобы у него родилась настоящая любовь к тому, что получается. Все удается через поколение! Моя старшая сестра тоже музыкант — пианистка и клавесинистка. Сейчас она не дает концерты, но зато преподаёт. Ее старший сын, мой племянник Якопо — клавесинист мирового уровня. Он очень часто играет на знаковых площадках в Париже и в Женеве, живет в Англии.
Отец мечтал, чтобы я стал дирижером. А я поначалу, если честно, не особенно интересовался этим направлением, поскольку начинал как пианист. О том, чтобы стать дирижером я задумался в 19−20 лет, не раньше. Интересно, что отец призывал меня ни в коем случае не оставаться в Бари. А ведь для родителя очень сложно желать детям, чтобы они не были с ним рядом.
— Почему он хотел, чтобы вы уехали?
Он понимал, что Бари — это не очень большой городок. Талант, естественно, не зависит от того где ты родился. И, как понимаю, отец был несколько разочарован Италией. Ее, некогда великую страну, очень разрушила политика. Да, это, наверное, лучшая страна для отдыха — море, горы, фантастическая еда. Но сейчас это настолько неорганизованная страна!
В Италии, например, можно подумать, что поезд похитили. Опоздание на 1,5−2 часа — это в порядке вещей. И разве нормально, когда налоги с зарплаты достигают 63%? Это означает, что ты работаешь фактически бесплатно, даришь деньги государству. К тому же, в Италии рабочая атмосфера в театрах и в оркестрах сильно испорчена профсоюзами. Они появились для того, чтобы защищать музыкантов, но все, что делается с фанатизмом, еще до добра не доводило.
Доходит до того, что, когда часы показывают на окончание репетиционного времени, люди, не говори ни слова, кладут скрипку в футляр и уходят. Но, с другой стороны, когда дирижер освобождает людей на 15−20 минут раньше, никто не говорит, что нужно работать до конца. Бывает нужно что-то повторить отрепетировать, потому что не до конца получилось. И это займет 2 минуты. Разве настолько страшно задержаться? Я часто выступаю в Италии, но работать мне больше нравится в России.
— Поэтому вы и создали оркестр «Северная Симфония»?
Оркестр — это инструмент дирижера. Большой и дорогой инструмент. У нас очень хорошая сплоченная команда. Это, можно сказать, ручная работа, поскольку оркестрантов я отбирал лично. Вот с моими ребятами таких проблем не возникает. Я очень уважительно отношусь к моим музыкантам и знаю, что они так же уважительно относятся ко мне. Но, если я, не говоря ни слова, продолжаю репетировать, они просто продолжают репетировать вместе со мной, потому что сами понимают, что это необходимо.
Конечно, когда-то кому-то нужно, я отпущу. Или в следующий раз мы раньше закончим. В Италии это уже трактуется как личные отношения. Важно ведь иметь гибкость и каждый раз понять ситуацию, потому что не все идеально идет в жизни. Вот я и люблю работать здесь, потому что здесь все понятно.
— Сколько лет вы постоянно проживаете в Петербурге?
Я постоянно проживаю здесь уже 18 лет.
— Как вы сюда впервые попали?
Я впервые оказался в России более 20 лет назад, в июне 1999 года. Приехал для того, чтобы пройти мастер-класс у Ильи Мусина. Но, к сожалению, он умер из-за осложнений после операции за день до моего визита. Но, правда, ему уже было за 90.
Тогда визу получить было непросто, поскольку на тот момент я жил в Канаде. Если честно, я думал, что уже не дождусь ее. Конверт из посольства России принесли прямо в день моего вылета в Санкт-Петербург. Когда курьер постучал в дверь, я даже не знал, виза это или отказ. Но уже буквально через 3−4 часа я спешил в аэропорт, чтобы отправиться из Торонто в Россию.
— А тут такая ситуация неожиданная! Что вы сделали? Не возвращаться же обратно?
Я принял решение остаться, потому что уже была виза и настрой пробыть в Санкт-Петербурге месяц, чтобы пройти мастер-класс.
Мне очень повезло, маэстро Александр Канторов тогда взялся учить меня. Я особенно ничего не просил у него и не ожидал, что он начнет меня продвигать и представлять людям. Но уже буквально через год я дебютировал в Большом зале филармонии и дирижировал симфоническим оркестром. Затем меня вдруг начали приглашать дирижировать в Новосибирск, в Кисловодск, в Екатеринбург, в Петрозаводск и в другие города России.
— Поэтому вы и решили перебраться жить к нам?
Желание жить в России появилось совершенно неожиданно, буквально через 5 минут после моего пребывания в Петербурге. И у меня не было ни малейшего представления о том, как это сделать. Я просто чувствовал себя расположенным к этому городу.
Перед тем, как приехать сюда, никаких подобных мыслей, конечно же, не было. Да, было восхищение, предвкушение. Ведь это Санкт-Петербург, Россия, место, где жил Чайковский и дирижировал Рахманинов: Мекка для любого музыканта. Но в какой-то момент я обнаружил, что даю уже более половины всех ангажементов в России, и только остальную часть — в других странах мира.
И тогда я подумал, а зачем мне жить в Канаде, так далеко от всего? Тем более что Канаду я не любил. А мне кажется, что для творческого человека это важный момент. Одним словом, видимо, благодаря действиям маэстро Канторова, запустился механизм, который я был не в силах остановить. И, как говорят в России, я просто оказался в нужное время в нужном месте.
— Сейчас вас даже часто называют русским дирижером, родившимся в Италии?
В этом есть доля правды, потому что я очень проникся культурой и музыкой России. У меня разные позиции и должности от Санкт-Петербурга до Якутска. То, что сейчас я уже неплохо владею русским языком и абсолютно его понимаю, позволяет исполнять любую русскую оперу, а это огромный и интересный репертуар! Сколько опер написали Римский-Корсаков, Прокофьев, Шостакович, Рахманинов, Глинка.
Сейчас уже русская музыка близка мне так же, как и итальянская. В то же время, мой взгляд как у европейца и итальянца отличается. Я полностью понимаю русскую культуру, но, все-таки, есть какие-то вещи на уровне ДНК, которые остались от предыдущей жизни и, мне кажется, когда эти элементы совмещаются, появляется весьма интересный творческий результат.
Это как дети, которые рождаются у людей разных национальностей — чем больше кровей смешивается, тем они лучше, умнее и красивее.
— Значит, Россия вас полюбила, приняла, и вы здесь оказались востребованы сразу?
Да! Я не знаю, как такие вещи получаются. Может быть, это я настолько полюбил Россию, а она просто почувствовала и ответила взаимностью?
— За что же вы так полюбили Россию?
Когда мне задают вопрос, почему я так сильно люблю Россию, я говорю: «Да потому, что я могу сравнивать»! Я жил практически везде в Европе и жил в Канаде 10 лет. Это разные страны, поэтому могу сказать, что выбор жить в России сделан совершенно сознательно.
— Чем наша страна такая особенная?
Ну, во-первых, до нас не дошла концепция «politically correct», которая, на мой взгляд, убивает человечество. Это означает говорить неправду, но так, чтобы она звучала приятно! И ты совершенно перестаешь понимать, какие у тебя отношения с людьми. Вроде бы они говорят тебе что-то совершенно нормальное и ты должен воспринимать это по-хорошему, но понимаешь, что они ни на грамм не чувствуют то, что говорят.
Как вы думаете, это правильно? Я считаю, что это ужасно! Лучше все же знать с кем имеешь дело. Уже видишь и понимаешь, кто нормальный человек, кто очень хороший человек, а кто — плохой. Вот в Канаде внешне все хорошие, но при этом общении испытываешь, как говорят американцы, смешанные чувства.
— В России больше искренности?
Да, пока еще да. Возможно, и здесь начнется такой процесс, я вижу, что это мировая проблема. Надеюсь, мы сможем как-то себя от этого защитить. И еще на сегодняшний день Россия — самая музыкальная страна в мире. Здесь до сих пор пока рождаются театры, коллективы, симфонические оркестры и балеты.
— А в Италии?
А в Италии умирают. Очень много музыки было написано в Италии. Там очень любили музыку, но сейчас хотят закрыть прославленный театр «Беллини» … В Италии ты можешь работать очень хорошо, как главный дирижер оперного театра или симфонического оркестра, но даже когда ты напрямую не имеешь отношения к власти, если после следующих выборов победит другая партия, можешь через день потерять свою работу, потому что они поставят своего человека.
При этом не важно, как ты работал — хорошо или плохо. Как в таком случае можно что-то планировать? А для художника это, конечно, очень важные внутренние ощущения — не думать, что будут выборы и тебя уберут.
В России можно планировать на 5 и на 10 лет вперед. Может быть, с одной стороны, плохо, что у нас руководитель остается практически на всю жизнь, потому что иногда хочется, чтобы была новая свежая кровь, но, с другой стороны, именно благодаря такому постоянству, появляется слаженность, сработанность и взаимопонимание между руководителем и музыкантами.
Это уже настолько твои люди, что они по одному взгляду понимают, что и как нужно играть. Знаете, мы любим критиковать. А кто не любит? Всегда можно желать лучшего и большего. Да, в России не очень высокая зарплата, но она зависит от государства и придёт вовремя вне зависимости от того, какие у тебя политические взгляды.
— Вас не смущал холодный климат Санкт-Петербурга?
Я приехал сюда из Канады. Там не лучше, а может даже и хуже, чем в Санкт-Петербурге.
— А русская зима вам нравится?
Уже да. Не могу сказать, что я большой фанат зимы, но и не могу сказать, что мне приятно находиться на солнце, когда температура поднимается выше 30 градусов. Это уже мешает, хотя раньше я был настолько привычен, что даже не замечал сорокаградусную жару. Сейчас стало труднее, потому что, видимо, организм перестроился к холодному климату.
— Петербург называют самым европейским городом России. Может поэтому он оказался вам так близок?
Центр Санкт-Петербурга — очень европейский. Безусловно, перед приездом я знал какие архитекторы строили этот город и как он появился исторически. Возможно, иностранцу стоит начинать знакомство с Россией именно отсюда, потому что здесь есть и Россия, и Европа.
Если бы я начинал свое знакомство со страной откуда-нибудь из Нижнего Новгорода, особенно, если бы это было лет 20 назад, возможно я не сразу бы её понял. Почему-то нам кажется, что Санкт-Петербург — это город, который существовал всегда, как и Рим, но мы, естественно, знаем историю и понимаем, что Петербург довольно молодой. И это немного несопоставимые ощущения.
Несмотря на такую, скажем прямо, неидеальную географическую позицию, люди любят этот город. Ко мне приезжали друзья из Италии, Германии, Франции, Америки, Японии, все как один говорят: «Какой красивый город!»
Но вот с тем, что Санкт-Петербург похож на Венецию, я не могу согласиться! В Венеции ощущения совершенно другие: все камерно, каналы иные. У нас же все масштабно. Но в целом, могу сказать, что Петербург похож на Италию.
Как говорил мэр моего родного города Бари: «Ты уехал из самого русского города Италии в самый итальянский город России».
— А что такого русского есть в Бари?
Там находятся мощи святого Николая Чудотворца. Бари — место, где каждый год бывает очень много русских паломников. Связано это еще и с тем, что в городе есть православная церковь, которая была построена благодаря содействию Николая II. Вот какие замечательные связи с Россией.
Кстати, более 15 лет назад я решил стать православным. Даже русский батюшка, который меня принял, сказал: «Ну, я сразу понял, что ты наш. Это было только дело времени, чтобы ты сам к этому пришел». Меня никто не подталкивал, не уговаривал. Это пришло изнутри так же, как и решение жить в России.
— Есть ли что-то общее у русских и итальянцев?
Мне кажется, что да. Мы очень эмоциональные и очень преданные люди.
И те, и другие. Когда между людьми рождается настоящая дружба, как в Италии, так и в России, люди готовы отдать руку за друга. В этом мы очень похожи. Не дай бог обидеть друга. Чего я не могу сказать про французов, англичан, американцев, канадцев. Они совершенно другие. Для них жизнь — иное явление, чем для итальянцев, россиян и может быть еще испанцев.
— Уже много лет в Петербурге существует популярный летний фестиваль «Опера-всем». Расскажите, как он появился?
В моем сердце всегда есть особенное место для оперы, ведь я — итальянец.
И сам очень люблю дирижировать оперу. Этот процесс отличается от подготовки концерта симфонического оркестра. Количество участников несопоставимо и разнообразия в опере намного больше, чем в симфонии. Хотя, нужно сказать, что симфоническая музыка тоже способна заменить пение. Все зависит от того, как ты ее исполняешь.
В Италии, помимо оперных театров, существует очень много масштабных летних оперных фестивалей. И мне очень не хватало летних исполнений в Петербурге. Конечно, я не наивный человек и понимаю, что у нас, в отличие от Италии, погода летом может быть не самой хорошей. Но, тем не менее, я стал изучать этот вопрос.
Оказалось, что подобные фестиваля проходят, например, в Финляндии в Савонлинне, где погода не слишком отличается в лучшую сторону от Петербурга, или, например, в Австрии, в Англии. Тем более, и Савонлинна, и австрийский Брегенц — это крошечные города, в которых организовать подобное масштабное событие непросто.
Так почему такого фестиваля не может быть в Петербурге? Наша команда во главе с Юлией Стрижак, арт-директором фестиваля Владимиром Высоцким приложила максимум усилий и уговорила Комитет по культуре Санкт-Петербурга поддержать проведение пробного фестиваля. Тогда мы показали на улице одну оперу, потому что были опасения, соберется ли достаточное количество людей. К тому же, мы выбрали довольно изысканную, не известную широко оперу «Весталка» Спонтини. Когда-то она была очень популярна и даже открывала оперный сезон в театре «Ла Скала». В ней пела сама Мария Каллас.
— И как люди восприняли фестиваль?
Фестивалем сразу заинтересовались и, когда мы увидели такой интерес у публики, конечно, решили продолжать. В следующем году «Опере-всем» будет уже 9 лет. Когда нам одобряли этот проект, спросили, наберется ли 500 человек на спектакль. На следующем фестивале у нас было 4 спектакля, на каждый из которых пришло примерно 6,5 тыс. человек. Всего мы набрали 26 тысяч зрителей. Мне кажется, мы оправдали все ожидания. Думаю, что это один из самых успешных проектов последних лет в Санкт-Петербурге.
— Как вы нашу публику оцениваете?
Мне кажется, что это очень благодарная публика. И это не только в Санкт-Петербурге. Я очень много езжу по России. Региональная публика особенно приятна и благодарна, потому что еще не испорчена.
— С чем это связано?
Я думаю, что в регионах публика готова больше прощать и просто получать удовольствие от музыки. В Москве и в Петербурге существует огромный выбор. И от того, что стандарты достаточно высокие, люди начинают разбирать то, что, как им кажется, было не так, ищут минимальные проблемы, чтобы раскритиковать. Но мы все люди. Стараемся, насколько возможно приблизиться к совершенству, но никто не застрахован от ошибки. Как музыкант я знаю какой труд и какое количество репетиций за этим стоят.
— В чем уникальность детского проекта театра «Мюзик-Холл» «Музыка и сказка»?
Сегодня у нас есть публика, но я не могу не думать о том, что будет завтра. Мне кажется, среди миссий дирижера обязательно должна быть просветительская — дать людям возможность полюбить то, что ты делаешь. И здесь, наверное, лучший способ — начинать с детей, сочетать музыку и сказки, которые все давно знают, придумывать оригинальные спектакли. Это нечто среднее между концертом и спектаклем, который длится 1 час.
— По какому принципу вы совмещаете музыку и сказку?
Мы хотим создавать неординарные программы, поэтому, выбирая текст сказки, стараемся почувствовать, какая музыка больше всего подходит к нему по настроению. И это может быть самая разнообразная, даже сложнейшая музыка. Дело в том, что, поскольку она идет подтекстом, от человека не требуется задумываться, о чем эта музыка, он просто ее слушает вместе с историей. Так, она приобретает совсем другие краски! Дети воспринимают на «ура». Это один из самых популярных абонементов нашего театра, который существует уже 5 лет. В этом проекте с нами работали очень многие известные актеры России — Владимир Кошевой, Андрей Носков, Федор Добронравов, Сергей Мигицко, Гоша Куценко.
— У вас же у самого есть дети? Кто-то пошел по вашим стопам?
Мой старший сын Стефан пишет музыку. И он уже очень хороший пианист, ему сейчас 10 лет.
— Вы обучали сына музыке так же, как вас в свое время отец?
Нет! Я его совершенно не подталкивал к этому и не заставлял. Дело в том, что, когда он родился, моя карьера начала стремительно развиваться, даже физически не было времени на какие-либо уроки. И, если честно, преподавать детям нужно уметь, это отдельный талант. Я думаю, что он даже не сомневался, нужно ли заниматься музыкой, потому что его мама тоже музыкант высокого уровня. Стефан просто принял, что, если все вокруг музыканты, значит и я тоже.
— Какие у вас еще творческие и профессиональные планы?
Я очень сильно сожалею, что в этой жизни не успею исполнить все, что хотелось бы, но, тем не менее, очень горжусь, что у нас есть такой сильный симфонический оркестр «Северная Симфония». Мы исполняем весьма разнообразную программу, например, с японской или скандинавской музыкой. Надеюсь, что будем продолжать идти по этой линии. У меня немереный музыкальный аппетит. Мне интересно продолжать знакомить людей в Санкт-Петербурге с совершенно неизвестными в России произведениями.
Еще интересно продолжать развивать свой родной театр «Мюзик-Холл» в сторону оперных постановок. У меня в голове сейчас порядка двадцати наименований опер, которые я бы хотел поставить здесь. И ни одно из них не совпадает с репертуарами Мариинского или Михайловского театров. Но это не эксклюзивность ради эксклюзивности. Просто музыка хорошая и хочется, чтобы о ней знали. Например, мало, кто знает про оперу «Джоконда» Спонтини, в которой арии есть у каждого персонажа. Это восхитительная музыка, которая почему-то не ставится нигде! А ведь известный танец часов из диснеевской фантазии как раз оттуда. Возможно, мои европейские и итальянские взгляды на музыку, скомбинированные со знанием русской культуры, музыки и репертуара в сочетании с православием дадут какие-то иные, новые результаты.
Итальянец Фабио Мастранджело — всемирно известный дирижер и пианист. Почти двадцать лет он живёт и работает в Петербурге, имеет российское гражданство и руководит сразу несколькими оркестрами в разных городах страны. Мы поговорили с ним о проекте «Опера — всем», симфонической музыке, нашем менталитете и о том, каково это — переехать из самого русского города Италии в самый итальянский город России.
— Как вы начали заниматься музыкой?
Можно сказать, что для меня это было вполне ожидаемо. Мой папа был очень одаренным музыкантом и, конечно, мечтал о творческой карьере, но нужно было еще на что-то жить. В итоге отец стал бизнесменом, но продолжал играть практически всю жизнь, поэтому присутствие рояля у нас дома было естественно. Именно папа стал моим первым учителем.
В возрасте 5 лет я уже начал учиться играть под его руководством, равно как и моя старшая сестра. Ребенком я был абсолютно уверен, что музыка звучит дома у всех, но через несколько лет обнаружил, что это не совсем так. Я очень благодарен отцу не только за то, что он открыл меня как музыканта, но и за то, что он показал мне новый мир, который стал моей жизнью. Музыка — это лекарство для души, потому что она позволяет забыть обо всем.
— Уроки у вас добровольно-принудительно проходили или это было по желанию?
Это были полноценные уроки. Я не говорил, что хочу попробовать играть, потому что не понимал, зачем мне это. Отец просто решил, что нужно это делать. Он имел достаточный опыт для того, чтобы определить, есть ли у человека способности, и решил, что в случае со мной талант есть и попробовать стоит.
Я еще не встречал детей 5−6 лет, которые бы горели какими-то уроками, особенно музыкальными. А вот уже после регулярных занятий я довольно быстро начал самостоятельно все исполнять и получал огромное удовольствие от этого. Так к 10-ти годам я окончательно понял, что хочу связать свою жизнь с музыкой.
— Значит, аппетит пришел во время еды?
С момента, когда пришло это понимание, я просто стал иначе смотреть на будущее и знал, что необходимо делать для достижения цели. А для этого нужно себя организовывать. Если ты хочешь стать профессионалом, недостаточно просто быть способным. Важно уметь пройти через период «сопротивления», когда тебе не хочется. Например, в детстве я каждый день по 3−4 часа делал уроки, а потом вместо того, чтобы пойти отдыхать, ужинать или спать, должен был 3 часа играть на рояле, иначе мог потерять скорость исполнения. Из-за параллельных занятий музыкой в школе и в университете я мало спал, а вместо летнего отдыха — играл минимум по 8−10, а то и по 12−13 часов в день.
Долгое время рояль был моим королевством. Я мог позволить себе заниматься, сколько хотел, потому что у меня были силы выносить эти физические нагрузки. Закончить консерваторию в Италии в то время было намного сложнее, чем сегодня. При завершении 8 курса нужно было сыграть 2 сольных концерта и одну из 24 прелюдий и фуг Баха, а это число (24) составляет половину из того, что он написал (прим.: ХТК — 48 прелюдий и фуг).
— Как говорят в России «без труда не выловишь и рыбку из пруда»?
Мы все реалистичные люди и прекрасно знаем, что, даже самый большой талант — это не стопроцентная гарантия карьеры. Может получиться, а может и нет. Отец считал, что успех зависит от многих составляющих, поэтому он не просто дал старт, но и продолжал меня поддерживать, в том числе и финансово. Я бывал практически везде в возрасте 18−19 лет: в Италии, в Европе, в Америке — 3 месяца учился в Нью-Йорке у одного из лучших пианистов мира. Бывает, что человек очень одарен, но не может собраться и организовать себя. Способность к самодисциплине — это отдельный талант, который можно приобрести. Просто без этого любой дар можно потерять, как говорят по-английски, «деньги на ветер».
— Выходит, ваш отец сполна реализовал свою мечту через вас?
Это ведь большая и необходимая задача для родителя: определить или обнаружить, какой у наших детей талант. А дальше уже не сопротивляться, если это расходится с твоими представлениями, а поддержать, помочь, чтобы ребенок стал как можно более успешным в этом деле и стараться сделать так, чтобы у него родилась настоящая любовь к тому, что получается. Все удается через поколение! Моя старшая сестра тоже музыкант — пианистка и клавесинистка. Сейчас она не дает концерты, но зато преподаёт. Ее старший сын, мой племянник Якопо — клавесинист мирового уровня. Он очень часто играет на знаковых площадках в Париже и в Женеве, живет в Англии.
Отец мечтал, чтобы я стал дирижером. А я поначалу, если честно, не особенно интересовался этим направлением, поскольку начинал как пианист. О том, чтобы стать дирижером я задумался в 19−20 лет, не раньше. Интересно, что отец призывал меня ни в коем случае не оставаться в Бари. А ведь для родителя очень сложно желать детям, чтобы они не были с ним рядом.
— Почему он хотел, чтобы вы уехали?
Он понимал, что Бари — это не очень большой городок. Талант, естественно, не зависит от того где ты родился. И, как понимаю, отец был несколько разочарован Италией. Ее, некогда великую страну, очень разрушила политика. Да, это, наверное, лучшая страна для отдыха — море, горы, фантастическая еда. Но сейчас это настолько неорганизованная страна!
В Италии, например, можно подумать, что поезд похитили. Опоздание на 1,5−2 часа — это в порядке вещей. И разве нормально, когда налоги с зарплаты достигают 63%? Это означает, что ты работаешь фактически бесплатно, даришь деньги государству. К тому же, в Италии рабочая атмосфера в театрах и в оркестрах сильно испорчена профсоюзами. Они появились для того, чтобы защищать музыкантов, но все, что делается с фанатизмом, еще до добра не доводило.
Доходит до того, что, когда часы показывают на окончание репетиционного времени, люди, не говори ни слова, кладут скрипку в футляр и уходят. Но, с другой стороны, когда дирижер освобождает людей на 15−20 минут раньше, никто не говорит, что нужно работать до конца. Бывает нужно что-то повторить отрепетировать, потому что не до конца получилось. И это займет 2 минуты. Разве настолько страшно задержаться? Я часто выступаю в Италии, но работать мне больше нравится в России.
— Поэтому вы и создали оркестр «Северная Симфония»?
Оркестр — это инструмент дирижера. Большой и дорогой инструмент. У нас очень хорошая сплоченная команда. Это, можно сказать, ручная работа, поскольку оркестрантов я отбирал лично. Вот с моими ребятами таких проблем не возникает. Я очень уважительно отношусь к моим музыкантам и знаю, что они так же уважительно относятся ко мне. Но, если я, не говоря ни слова, продолжаю репетировать, они просто продолжают репетировать вместе со мной, потому что сами понимают, что это необходимо.
Конечно, когда-то кому-то нужно, я отпущу. Или в следующий раз мы раньше закончим. В Италии это уже трактуется как личные отношения. Важно ведь иметь гибкость и каждый раз понять ситуацию, потому что не все идеально идет в жизни. Вот я и люблю работать здесь, потому что здесь все понятно.
— Сколько лет вы постоянно проживаете в Петербурге?
Я постоянно проживаю здесь уже 18 лет.
— Как вы сюда впервые попали?
Я впервые оказался в России более 20 лет назад, в июне 1999 года. Приехал для того, чтобы пройти мастер-класс у Ильи Мусина. Но, к сожалению, он умер из-за осложнений после операции за день до моего визита. Но, правда, ему уже было за 90.
Тогда визу получить было непросто, поскольку на тот момент я жил в Канаде. Если честно, я думал, что уже не дождусь ее. Конверт из посольства России принесли прямо в день моего вылета в Санкт-Петербург. Когда курьер постучал в дверь, я даже не знал, виза это или отказ. Но уже буквально через 3−4 часа я спешил в аэропорт, чтобы отправиться из Торонто в Россию.
— А тут такая ситуация неожиданная! Что вы сделали? Не возвращаться же обратно?
Я принял решение остаться, потому что уже была виза и настрой пробыть в Санкт-Петербурге месяц, чтобы пройти мастер-класс.
Мне очень повезло, маэстро Александр Канторов тогда взялся учить меня. Я особенно ничего не просил у него и не ожидал, что он начнет меня продвигать и представлять людям. Но уже буквально через год я дебютировал в Большом зале филармонии и дирижировал симфоническим оркестром. Затем меня вдруг начали приглашать дирижировать в Новосибирск, в Кисловодск, в Екатеринбург, в Петрозаводск и в другие города России.
— Поэтому вы и решили перебраться жить к нам?
Желание жить в России появилось совершенно неожиданно, буквально через 5 минут после моего пребывания в Петербурге. И у меня не было ни малейшего представления о том, как это сделать. Я просто чувствовал себя расположенным к этому городу.
Перед тем, как приехать сюда, никаких подобных мыслей, конечно же, не было. Да, было восхищение, предвкушение. Ведь это Санкт-Петербург, Россия, место, где жил Чайковский и дирижировал Рахманинов: Мекка для любого музыканта. Но в какой-то момент я обнаружил, что даю уже более половины всех ангажементов в России, и только остальную часть — в других странах мира.
И тогда я подумал, а зачем мне жить в Канаде, так далеко от всего? Тем более что Канаду я не любил. А мне кажется, что для творческого человека это важный момент. Одним словом, видимо, благодаря действиям маэстро Канторова, запустился механизм, который я был не в силах остановить. И, как говорят в России, я просто оказался в нужное время в нужном месте.
— Сейчас вас даже часто называют русским дирижером, родившимся в Италии?
В этом есть доля правды, потому что я очень проникся культурой и музыкой России. У меня разные позиции и должности от Санкт-Петербурга до Якутска. То, что сейчас я уже неплохо владею русским языком и абсолютно его понимаю, позволяет исполнять любую русскую оперу, а это огромный и интересный репертуар! Сколько опер написали Римский-Корсаков, Прокофьев, Шостакович, Рахманинов, Глинка.
Сейчас уже русская музыка близка мне так же, как и итальянская. В то же время, мой взгляд как у европейца и итальянца отличается. Я полностью понимаю русскую культуру, но, все-таки, есть какие-то вещи на уровне ДНК, которые остались от предыдущей жизни и, мне кажется, когда эти элементы совмещаются, появляется весьма интересный творческий результат.
Это как дети, которые рождаются у людей разных национальностей — чем больше кровей смешивается, тем они лучше, умнее и красивее.
— Значит, Россия вас полюбила, приняла, и вы здесь оказались востребованы сразу?
Да! Я не знаю, как такие вещи получаются. Может быть, это я настолько полюбил Россию, а она просто почувствовала и ответила взаимностью?
— За что же вы так полюбили Россию?
Когда мне задают вопрос, почему я так сильно люблю Россию, я говорю: «Да потому, что я могу сравнивать»! Я жил практически везде в Европе и жил в Канаде 10 лет. Это разные страны, поэтому могу сказать, что выбор жить в России сделан совершенно сознательно.
— Чем наша страна такая особенная?
Ну, во-первых, до нас не дошла концепция «politically correct», которая, на мой взгляд, убивает человечество. Это означает говорить неправду, но так, чтобы она звучала приятно! И ты совершенно перестаешь понимать, какие у тебя отношения с людьми. Вроде бы они говорят тебе что-то совершенно нормальное и ты должен воспринимать это по-хорошему, но понимаешь, что они ни на грамм не чувствуют то, что говорят.
Как вы думаете, это правильно? Я считаю, что это ужасно! Лучше все же знать с кем имеешь дело. Уже видишь и понимаешь, кто нормальный человек, кто очень хороший человек, а кто — плохой. Вот в Канаде внешне все хорошие, но при этом общении испытываешь, как говорят американцы, смешанные чувства.
— В России больше искренности?
Да, пока еще да. Возможно, и здесь начнется такой процесс, я вижу, что это мировая проблема. Надеюсь, мы сможем как-то себя от этого защитить. И еще на сегодняшний день Россия — самая музыкальная страна в мире. Здесь до сих пор пока рождаются театры, коллективы, симфонические оркестры и балеты.
— А в Италии?
А в Италии умирают. Очень много музыки было написано в Италии. Там очень любили музыку, но сейчас хотят закрыть прославленный театр «Беллини» … В Италии ты можешь работать очень хорошо, как главный дирижер оперного театра или симфонического оркестра, но даже когда ты напрямую не имеешь отношения к власти, если после следующих выборов победит другая партия, можешь через день потерять свою работу, потому что они поставят своего человека.
При этом не важно, как ты работал — хорошо или плохо. Как в таком случае можно что-то планировать? А для художника это, конечно, очень важные внутренние ощущения — не думать, что будут выборы и тебя уберут.
В России можно планировать на 5 и на 10 лет вперед. Может быть, с одной стороны, плохо, что у нас руководитель остается практически на всю жизнь, потому что иногда хочется, чтобы была новая свежая кровь, но, с другой стороны, именно благодаря такому постоянству, появляется слаженность, сработанность и взаимопонимание между руководителем и музыкантами.
Это уже настолько твои люди, что они по одному взгляду понимают, что и как нужно играть. Знаете, мы любим критиковать. А кто не любит? Всегда можно желать лучшего и большего. Да, в России не очень высокая зарплата, но она зависит от государства и придёт вовремя вне зависимости от того, какие у тебя политические взгляды.
— Вас не смущал холодный климат Санкт-Петербурга?
Я приехал сюда из Канады. Там не лучше, а может даже и хуже, чем в Санкт-Петербурге.
— А русская зима вам нравится?
Уже да. Не могу сказать, что я большой фанат зимы, но и не могу сказать, что мне приятно находиться на солнце, когда температура поднимается выше 30 градусов. Это уже мешает, хотя раньше я был настолько привычен, что даже не замечал сорокаградусную жару. Сейчас стало труднее, потому что, видимо, организм перестроился к холодному климату.
— Петербург называют самым европейским городом России. Может поэтому он оказался вам так близок?
Центр Санкт-Петербурга — очень европейский. Безусловно, перед приездом я знал какие архитекторы строили этот город и как он появился исторически. Возможно, иностранцу стоит начинать знакомство с Россией именно отсюда, потому что здесь есть и Россия, и Европа.
Если бы я начинал свое знакомство со страной откуда-нибудь из Нижнего Новгорода, особенно, если бы это было лет 20 назад, возможно я не сразу бы её понял. Почему-то нам кажется, что Санкт-Петербург — это город, который существовал всегда, как и Рим, но мы, естественно, знаем историю и понимаем, что Петербург довольно молодой. И это немного несопоставимые ощущения.
Несмотря на такую, скажем прямо, неидеальную географическую позицию, люди любят этот город. Ко мне приезжали друзья из Италии, Германии, Франции, Америки, Японии, все как один говорят: «Какой красивый город!»
Но вот с тем, что Санкт-Петербург похож на Венецию, я не могу согласиться! В Венеции ощущения совершенно другие: все камерно, каналы иные. У нас же все масштабно. Но в целом, могу сказать, что Петербург похож на Италию.
Как говорил мэр моего родного города Бари: «Ты уехал из самого русского города Италии в самый итальянский город России».
— А что такого русского есть в Бари?
Там находятся мощи святого Николая Чудотворца. Бари — место, где каждый год бывает очень много русских паломников. Связано это еще и с тем, что в городе есть православная церковь, которая была построена благодаря содействию Николая II. Вот какие замечательные связи с Россией.
Кстати, более 15 лет назад я решил стать православным. Даже русский батюшка, который меня принял, сказал: «Ну, я сразу понял, что ты наш. Это было только дело времени, чтобы ты сам к этому пришел». Меня никто не подталкивал, не уговаривал. Это пришло изнутри так же, как и решение жить в России.
— Есть ли что-то общее у русских и итальянцев?
Мне кажется, что да. Мы очень эмоциональные и очень преданные люди.
И те, и другие. Когда между людьми рождается настоящая дружба, как в Италии, так и в России, люди готовы отдать руку за друга. В этом мы очень похожи. Не дай бог обидеть друга. Чего я не могу сказать про французов, англичан, американцев, канадцев. Они совершенно другие. Для них жизнь — иное явление, чем для итальянцев, россиян и может быть еще испанцев.
— Уже много лет в Петербурге существует популярный летний фестиваль «Опера-всем». Расскажите, как он появился?
В моем сердце всегда есть особенное место для оперы, ведь я — итальянец.
И сам очень люблю дирижировать оперу. Этот процесс отличается от подготовки концерта симфонического оркестра. Количество участников несопоставимо и разнообразия в опере намного больше, чем в симфонии. Хотя, нужно сказать, что симфоническая музыка тоже способна заменить пение. Все зависит от того, как ты ее исполняешь.
В Италии, помимо оперных театров, существует очень много масштабных летних оперных фестивалей. И мне очень не хватало летних исполнений в Петербурге. Конечно, я не наивный человек и понимаю, что у нас, в отличие от Италии, погода летом может быть не самой хорошей. Но, тем не менее, я стал изучать этот вопрос.
Оказалось, что подобные фестиваля проходят, например, в Финляндии в Савонлинне, где погода не слишком отличается в лучшую сторону от Петербурга, или, например, в Австрии, в Англии. Тем более, и Савонлинна, и австрийский Брегенц — это крошечные города, в которых организовать подобное масштабное событие непросто.
Так почему такого фестиваля не может быть в Петербурге? Наша команда во главе с Юлией Стрижак, арт-директором фестиваля Владимиром Высоцким приложила максимум усилий и уговорила Комитет по культуре Санкт-Петербурга поддержать проведение пробного фестиваля. Тогда мы показали на улице одну оперу, потому что были опасения, соберется ли достаточное количество людей. К тому же, мы выбрали довольно изысканную, не известную широко оперу «Весталка» Спонтини. Когда-то она была очень популярна и даже открывала оперный сезон в театре «Ла Скала». В ней пела сама Мария Каллас.
— И как люди восприняли фестиваль?
Фестивалем сразу заинтересовались и, когда мы увидели такой интерес у публики, конечно, решили продолжать. В следующем году «Опере-всем» будет уже 9 лет. Когда нам одобряли этот проект, спросили, наберется ли 500 человек на спектакль. На следующем фестивале у нас было 4 спектакля, на каждый из которых пришло примерно 6,5 тыс. человек. Всего мы набрали 26 тысяч зрителей. Мне кажется, мы оправдали все ожидания. Думаю, что это один из самых успешных проектов последних лет в Санкт-Петербурге.
— Как вы нашу публику оцениваете?
Мне кажется, что это очень благодарная публика. И это не только в Санкт-Петербурге. Я очень много езжу по России. Региональная публика особенно приятна и благодарна, потому что еще не испорчена.
— С чем это связано?
Я думаю, что в регионах публика готова больше прощать и просто получать удовольствие от музыки. В Москве и в Петербурге существует огромный выбор. И от того, что стандарты достаточно высокие, люди начинают разбирать то, что, как им кажется, было не так, ищут минимальные проблемы, чтобы раскритиковать. Но мы все люди. Стараемся, насколько возможно приблизиться к совершенству, но никто не застрахован от ошибки. Как музыкант я знаю какой труд и какое количество репетиций за этим стоят.
— В чем уникальность детского проекта театра «Мюзик-Холл» «Музыка и сказка»?
Сегодня у нас есть публика, но я не могу не думать о том, что будет завтра. Мне кажется, среди миссий дирижера обязательно должна быть просветительская — дать людям возможность полюбить то, что ты делаешь. И здесь, наверное, лучший способ — начинать с детей, сочетать музыку и сказки, которые все давно знают, придумывать оригинальные спектакли. Это нечто среднее между концертом и спектаклем, который длится 1 час.
— По какому принципу вы совмещаете музыку и сказку?
Мы хотим создавать неординарные программы, поэтому, выбирая текст сказки, стараемся почувствовать, какая музыка больше всего подходит к нему по настроению. И это может быть самая разнообразная, даже сложнейшая музыка. Дело в том, что, поскольку она идет подтекстом, от человека не требуется задумываться, о чем эта музыка, он просто ее слушает вместе с историей. Так, она приобретает совсем другие краски! Дети воспринимают на «ура». Это один из самых популярных абонементов нашего театра, который существует уже 5 лет. В этом проекте с нами работали очень многие известные актеры России — Владимир Кошевой, Андрей Носков, Федор Добронравов, Сергей Мигицко, Гоша Куценко.
— У вас же у самого есть дети? Кто-то пошел по вашим стопам?
Мой старший сын Стефан пишет музыку. И он уже очень хороший пианист, ему сейчас 10 лет.
— Вы обучали сына музыке так же, как вас в свое время отец?
Нет! Я его совершенно не подталкивал к этому и не заставлял. Дело в том, что, когда он родился, моя карьера начала стремительно развиваться, даже физически не было времени на какие-либо уроки. И, если честно, преподавать детям нужно уметь, это отдельный талант. Я думаю, что он даже не сомневался, нужно ли заниматься музыкой, потому что его мама тоже музыкант высокого уровня. Стефан просто принял, что, если все вокруг музыканты, значит и я тоже.
— Какие у вас еще творческие и профессиональные планы?
Я очень сильно сожалею, что в этой жизни не успею исполнить все, что хотелось бы, но, тем не менее, очень горжусь, что у нас есть такой сильный симфонический оркестр «Северная Симфония». Мы исполняем весьма разнообразную программу, например, с японской или скандинавской музыкой. Надеюсь, что будем продолжать идти по этой линии. У меня немереный музыкальный аппетит. Мне интересно продолжать знакомить людей в Санкт-Петербурге с совершенно неизвестными в России произведениями.
Еще интересно продолжать развивать свой родной театр «Мюзик-Холл» в сторону оперных постановок. У меня в голове сейчас порядка двадцати наименований опер, которые я бы хотел поставить здесь. И ни одно из них не совпадает с репертуарами Мариинского или Михайловского театров. Но это не эксклюзивность ради эксклюзивности. Просто музыка хорошая и хочется, чтобы о ней знали. Например, мало, кто знает про оперу «Джоконда» Спонтини, в которой арии есть у каждого персонажа. Это восхитительная музыка, которая почему-то не ставится нигде! А ведь известный танец часов из диснеевской фантазии как раз оттуда. Возможно, мои европейские и итальянские взгляды на музыку, скомбинированные со знанием русской культуры, музыки и репертуара в сочетании с православием дадут какие-то иные, новые результаты.