Нина Желудкова
Что может привести молодого француза в Сибирь?
Даже не пытайтесь угадать, все равно не получится. Для Ролана Боннина это было увлечение системой Станиславского и кукольный театр. Пятнадцать лет назад французский режиссер приехал в Россию, с тех пор он поставил около двадцати спектаклей — в Кирове, Сыктывкаре, Перми, Чите и других городах, а сейчас обосновался у нас в Новосибирске.
Недавно в Новосибирском областном театре кукол состоялась первая премьера Ролана Боннина — спектакль «Собака Пёс» по повести его соотечественника Даниэля Пеннака. Это история о том, как порой трудно бывает найти взаимопонимание двум любящим сердцам, об ответственности за тех, кого мы приручили, и, конечно, о дружбе.
Корреспондент Сибкрай.ру встретился с постановщиком после премьеры и поговорил с ним о любви к собакам, об авантюризме и о том, как живется французу в Сибири.
«Россия казалась мне загадкой»
— Ролан, скажите, откуда у вас это увлечение театром? Первая мысль — наверное, вы родились в артистической семье?
— Да нет, семья была самая обычная — мама медсестра, отец работал водителем автобуса, и они были совершенно далеки от театра. Жили мы в деревне недалеко от Женевы, буквально в пяти километрах от швейцарской границы. Деревня называлась Нейдан. Места замечательные — там ведь рядом Швейцария, горы совсем близко…
У меня было чудесное, совершенно счастливое и беззаботное детство. Катался на лыжах зимой, играл в футбол и баскетбол — любимые мальчишечьи игры. Отец был фанатом лошадей, так что я одно время и верховой ездой увлекался, потом занялся фехтованием. И что такое настоящий театр, я не знал, пока не приехал учиться в город.
Да что там театр! До пятнадцати лет у меня даже не было телевизора — представляете? Так что кино я тоже не видел. У меня были только книги и спорт.
— И что же случилось потом?
— А потом я приехал в Марсель. Мне было восемнадцать, и я решил учиться на программиста. И там впервые оказался — нет, пока еще не в театре, а в кинотеатре. И так это меня захватило — я пересмотрел кучу фильмов! Их было много, очень много… В конце концов наступил момент, когда я сам начал придумывать истории, писать какие-то сценарии. Мне захотелось самому быть режиссёром… Я понял, что компьютеры — это не для меня, и отправился в Париж — поступать в театральную школу.
И вот там уже я впервые попал в театр. Помню, как мы с одногруппниками целый месяц ходили на спектакли Авиньонского фестиваля. Вы спрашиваете про какой-то особенный спектакль? Нет, таких, наверное, не было. Мне нравился театр вообще, меня все увлекало, мне все было интересно…
— Марсель, Париж — это понятно. А вот как вы оказались в России?
— Дело в том, что в то время у нас во Франции про вашу жизнь знали очень мало. При этом говорили о России и Советском Союзе почему-то много. Это возбуждало любопытство. Русский мир так меня интриговал, казался таким загадочным… Можно сказать, я решил поехать в Россию, потому что ничего о ней не знал.
Ну и, конечно, я много читал про Станиславского и его систему актерского мастерства, меня это очень интересовало. Ведь вся суть его системы — поиск правды жизни. И мне захотелось этим заниматься. В общем, когда нашим студентам предложили стажировку в Белоруссии, я поехал.
Сначала думал, что только на месяц, стажировка кончится — и я вернусь. Но получилось так, что я не только не вернулся, а поехал дальше — в Россию, в Санкт-Петербург, учиться там режиссуре.
Родные тогда очень волновались за меня, не знали, чего можно ожидать, образ вашей страны, сложившийся в 90-х, был не слишком привлекательным.
— А вы сами переживали?
— И я переживал. СМИ рисовали чёрную картину, мол, в России везде мафия и бандиты, которые убивают всех подряд. Но оказавшись здесь, я увидел, что ничего подобного, всё спокойно, никаких ужасов не происходит и никакая мафия мне не грозит.
— То есть, получается, что вы вот так, с бухты-барахты решили поехать, не зная, что вас ждет, не зная страны, не зная языка?..
— Да, и языка я тоже не знал — русский начал учить прямо на месте.
— Это же авантюра! Вы авантюрист?
— Ну, если на то пошло, думаю, что дух авантюризма — это часть моей профессии. Я выбрал такую жизнь, я выбрал театр — здесь мало стабильности, здесь стать богатым или добиться успеха — шанс очень невелик. У нас главное — страсть и жажда приключений!
«Пять месяцев зимы — это слишком…»
— И вот вы, движимый жаждой приключений, оказались в чужой среде, вдали от родных… Как вы себя чувствовали?
— Мне понравилось. Иначе я бы просто уехал домой и больше не вернулся. А я, как видите, здесь. Я нашел много друзей среди однокурсников в театральной академии, у нас были очень теплые отношения, я влюбился в страну и народ.
Когда я жил во Франции, нам рассказывали о СССР, что там дефицит, некачественная и некрасивая одежда, автомобилей нет. Я приехал в Белоруссию в 2003 году — в то время там ещё оставался дух Советского Союза. И тем не менее вопреки моим ожиданиям на улицах я увидел вполне благополучных, хорошо одетых людей, некоторые из них выглядели даже более стильно, чем французы.
Особенно мне понравилось, как здесь относятся к женщинам. Во Франции сейчас не принято ухаживать за дамами, вести себя с ними галантно, по-джентльменски. Считается старомодным. А у вас это еще сохранилось, и мне, французу, было очень приятно это видеть.
Ещё есть такое понятие — «small talk», в переводе с английского — пустая болтовня. Во Франции, да и в других западных странах этого иногда очень много. Помню, был я в Соединенных Штатах — там каждый при встрече говорит тебе: «Привет, как дела?» Но на самом деле никого не интересует, как у тебя дела, это просто вежливость, формальность. Такое поверхностное общение неинтересно. А в России контакты между людьми происходит на другом уровне: можно поговорить с человеком и действительно его узнать.
— А что в России вам не понравилось?
— Ну… зимы здесь очень длинные. Хотя у себя на родине я жил рядом с горами — там, где снег и холод. Казалось бы, должен был привыкнуть… Но всё-таки пять месяцев зимы — для меня это слишком.
— Почему же вы тогда приехали жить и работать в Сибирь? Наверное, можно было выбрать место и потеплее?
— Так сложилось. Я окончил театральную академию в Санкт-Петербурге, ставил спектакли во Франции и в России. А в прошлом году на одном фестивале мы познакомились с директором Новосибирского театра кукол. Он меня пригласил — я приехал. Взял с собой своих любимых кошек — Ронни и Сансу, ёжика Соника… Рыбок, правда, пришлось подарить соседу, слишком тяжело было бы переезжать с аквариумом.
— Кошки, рыбки, ёжик — у вас, оказывается, целый «живой уголок»… Похоже, вы любите животных?
— Очень.
— И поэтому решили поставить у нас спектакль «Собака Пёс»?
— На самом деле это была не моя идея, этот материал мне предложили. Но он и правда оказался мне очень близок. Я хотел поговорить с юными зрителями о наших меньших братьях, которые смотрят на нас с надеждой. О том, как жить с ними рядом. О том, что такое настоящая дружба и откуда она берется. Ведь найти своего человека важно не только каждому маленькому псу, но и каждому из нас — сложно жить в одиночестве, всегда обязательно нужен тот, кто будет тебя понимать, кому ты нужен. И мало просто хотеть быть вместе, надо уметь научиться слышать того, кого ты любишь, прощать его и ценить. Это спектакль об уважении друг к другу, об ответственности…
— О том, что мы в ответе за тех, кого приручили… Вы, наверное, любите Экзюпери?
— Легко догадаться, да? В Абакане я ставил «Маленького принца», и Экзюпери — действительно, один из моих любимых авторов. Но далеко не единственный.
«Ваши куклы красивее французских»
— Вы учились в трех театральных вузах трех разных стран, увлекались системой Станиславского, а в итоге стали заниматься… куклами.
— Почему нет? В кукольном театре тоже действует система Станиславского, это основа основ. А в театр кукол я попал случайно, просто предложили, я попробовал, и мне понравилось. Это отдельный мир, другой способ выражения, другая система существования для артиста и режиссёра.
— А вам всегда хватает русских слов, чтобы выразить всё, что хотите сказать, донести свою мысль, своё видение спектакля до актёров, с которыми вы работаете?
— Работа с актерами — это всегда сложно, и для французов, и для русских. Уметь с ними договориться — это вопрос опыта и мастерства. Важно уметь их увлечь, мотивировать. Это не всегда бывает легко. Видение спектакля объяснить не сложно — сложно воплотить идею. Язык здесь только как инструмент. Я справляюсь, хотя иногда нужно время, чтобы найти правильные слова, важно уметь направить мысли актёров в верное русло, ведь слова-то все понимают, а вот чужую мысль понять гораздо сложнее.
— На ваш взгляд, сильно отличается европейский театр кукол от русского?
— Конечно. Если в России кукольный театр репертуарный, у него есть помещение, труппа, то во Франции, к примеру, это антрепризы, они редко имеют свою площадку и постоянную труппу, порой это всего два-три актёра, а то и вовсе один. В России могут быть труппы из восьми, из десяти актёров, и это роскошь, во Франции такого нет.
Я бы мог заниматься кукольным театром у себя на родине, но это было бы по-другому. В русском театре для режиссера все интереснее. Здесь профессиональные актеры, профессиональный мастер-кукольник. Во Франции кукол приходится делать самому. Вот я, к примеру, могу смастерить куклу, но она будет некрасивой — ведь я не художник. Конечно, понятие красоты относительно, но я считаю, что русские куклы намного красивее французских. У нас они лаконичнее, наивнее, грубее… Хотя иногда это тоже бывает по-своему интересно.
— Аудитория кукольного театра — это в основном дети. А вы сами помните себя ребёнком? И как вам кажется — вы понимаете нынешних детей?
— Мы не всегда можем понять, тронул наш спектакль сердце пришедшего к нам зрителя или нет. Но мы очень стараемся. И да, я пытаюсь вспомнить, что меня интересовало в детстве.
Вот сказки, к примеру, я не особенно любил. Мне их читала мама, когда я был совсем маленьким, но потом эти «малышовые» сюжеты перестали меня интересовать. Лет в шесть-восемь я уже предпочитал научную фантастику, историческую литературу, любил средневековые легенды про рыцарей. Потом увлекся приключениями.
Дети — они же хотят быть взрослыми, и лет с девяти им сказки уже неинтересны. В кукольном театре обычно как раз делают упор на спектакли-сказки, но я бы хотел поставить то, что захочется смотреть и зрителям постарше.
— Вы думаете, современные дети — они такие же, как были в ваше время?
— Сложно сказать. В моем детстве начали входить в обиход компьютеры, игровые приставки, мы стали первым цифровым поколением. Это не помешало нам нормально общаться, читать книги, дружить со сверстниками — мы выросли вполне адекватными. Но у нынешних детей соблазнов еще больше — интернет, соцсети, компьютерные игры…
Что меня волнует сегодня, это дистанционное обучение из-за коронавируса. Нельзя убрать школу из жизни ребенка, это место социализации. Меня тревожит проблема хикикомори — это японский термин, так называют тех, кто уходит от жизни в обществе и начинает жить в виртуальном мире. Реальный их не привлекает вообще, они не выходят из своей квартиры…
Надеюсь, что дистанционка не станет стандартной формой обучения, что дети будут видеться и играть вместе — в реальности, а не только онлайн. И театр — это тоже в какой-то мере место социализации для детей.
«В Сибири снега больше нет!»
— Вы уже столько лет в России — родители больше за вас не волнуются?
— Я приехал сюда учиться в 2005-м и остался жить в 2015-м. И конечно, родители уже не волнуются. Я им показывал фотографии, потом они приехали ко мне в гости. Конечно, были удивлены увиденным, они совсем по-другому представляли себе жизнь в России. Я тоже приезжаю к ним, но вот сейчас уже полтора года не был во Франции — из-за пандемии.
— Кстати, о пандемии — как вы пережили карантин?
— Было сложно. Мы не знали, сколько будет продолжаться самоизоляция, чем эта история закончится. Первая неделя дома прошла неплохо, отдых на тот момент был не лишним. Но потом отчаянно захотелось на работу.
Во Франции сейчас снова объявили карантин, снова закрыли все театры, фестивали… Эта история месяцев на пять-шесть. В США много съемок приостановлено, Бродвей планируют открыть только в 2022 году. То есть театра не будет год-полтора. Это катастрофа. Я сейчас просто счастлив, что живу в России и не буду сидеть без дела много месяцев.
— И вам никогда не хотелось вернуться во Францию?
— Порой бывает такое состояние, когда возникает мысль — а не попробовать ли мне другое приключение? Правда, я не думаю о том, чтобы вернуться во Францию, можно поехать, например, в Голландию, моя мама оттуда родом. А может быть, в Канаду? Я не знаю. Пока что не задумываюсь об этом всерьёз. С моей профессией сложно строить планы.
— А как вам в целом Новосибирск, нравится?
— Да, мне понравился динамизм города. Новосибирск жаждет прогресса, развивается, идёт вперёд, и это прекрасно. Правда, у меня пока что не очень большой круг друзей здесь, в основном я общаюсь с теми, кто как-то связан с театром. Но ничего, со временем новые друзья появятся.
— А что бы вы рассказали своим соотечественникам про Сибирь?
— В Европе такое представление о Сибири — это холодное-холодное-холодное место, где снег без конца. Белая пустыня, белый ад, ад в снегу. Ехать в Сибирь — это отправиться в ссылку, чуть ли не на смерть.
Смешной случай был этим летом: мои знакомые во Франции узнали, что здесь, в Сибири, жара +36 градусов. Представляете, у них началась паника — всё, катастрофа, глобальное потепление наступило окончательно, в Сибири снега больше нет!.. Пришлось объяснять, что на самом деле здесь не край вечных снегов, что летом тут тепло, все цветет и зеленеет. Вообще, в Сибири прекрасно, и я еще расскажу об этом своим французским друзьям.
— В России традиционно всегда любили Францию. Правда, во времена «железного занавеса» представляли ее в основном по произведениям французских писателей — Бальзака, Стендаля, Мопассана. И, конечно, по французскому кинематографу. А с чем у французов ассоциируется Россия?
— Ну, во Франции люди почти не знакомы с русским кино, знают разве что только классиков — таких, как Тарковский, Эйзенштейн. Если говорить о литературе, то у нас очень известны Чехов, Достоевский, Толстой. А вообще — многие французы знают о вашей стране только то, что видят по телевизору. То есть для них Россия — это Путин, и этим их представления исчерпываются.
— А как же «ушанка, водка, балалайка»? Какие стереотипы о русских бытуют во Франции?
— Ой, нет! Я вообще категорически против стереотипов и даже повторять их сейчас не хочу. Зачем? Мы и так их все знаем. И главное — знаем, что на самом деле это неправда и в реальности все совсем не так.
Что может привести молодого француза в Сибирь?
Даже не пытайтесь угадать, все равно не получится. Для Ролана Боннина это было увлечение системой Станиславского и кукольный театр. Пятнадцать лет назад французский режиссер приехал в Россию, с тех пор он поставил около двадцати спектаклей — в Кирове, Сыктывкаре, Перми, Чите и других городах, а сейчас обосновался у нас в Новосибирске.
Недавно в Новосибирском областном театре кукол состоялась первая премьера Ролана Боннина — спектакль «Собака Пёс» по повести его соотечественника Даниэля Пеннака. Это история о том, как порой трудно бывает найти взаимопонимание двум любящим сердцам, об ответственности за тех, кого мы приручили, и, конечно, о дружбе.
Корреспондент Сибкрай.ру встретился с постановщиком после премьеры и поговорил с ним о любви к собакам, об авантюризме и о том, как живется французу в Сибири.
«Россия казалась мне загадкой»
— Ролан, скажите, откуда у вас это увлечение театром? Первая мысль — наверное, вы родились в артистической семье?
— Да нет, семья была самая обычная — мама медсестра, отец работал водителем автобуса, и они были совершенно далеки от театра. Жили мы в деревне недалеко от Женевы, буквально в пяти километрах от швейцарской границы. Деревня называлась Нейдан. Места замечательные — там ведь рядом Швейцария, горы совсем близко…
У меня было чудесное, совершенно счастливое и беззаботное детство. Катался на лыжах зимой, играл в футбол и баскетбол — любимые мальчишечьи игры. Отец был фанатом лошадей, так что я одно время и верховой ездой увлекался, потом занялся фехтованием. И что такое настоящий театр, я не знал, пока не приехал учиться в город.
Да что там театр! До пятнадцати лет у меня даже не было телевизора — представляете? Так что кино я тоже не видел. У меня были только книги и спорт.
— И что же случилось потом?
— А потом я приехал в Марсель. Мне было восемнадцать, и я решил учиться на программиста. И там впервые оказался — нет, пока еще не в театре, а в кинотеатре. И так это меня захватило — я пересмотрел кучу фильмов! Их было много, очень много… В конце концов наступил момент, когда я сам начал придумывать истории, писать какие-то сценарии. Мне захотелось самому быть режиссёром… Я понял, что компьютеры — это не для меня, и отправился в Париж — поступать в театральную школу.
И вот там уже я впервые попал в театр. Помню, как мы с одногруппниками целый месяц ходили на спектакли Авиньонского фестиваля. Вы спрашиваете про какой-то особенный спектакль? Нет, таких, наверное, не было. Мне нравился театр вообще, меня все увлекало, мне все было интересно…
— Марсель, Париж — это понятно. А вот как вы оказались в России?
— Дело в том, что в то время у нас во Франции про вашу жизнь знали очень мало. При этом говорили о России и Советском Союзе почему-то много. Это возбуждало любопытство. Русский мир так меня интриговал, казался таким загадочным… Можно сказать, я решил поехать в Россию, потому что ничего о ней не знал.
Ну и, конечно, я много читал про Станиславского и его систему актерского мастерства, меня это очень интересовало. Ведь вся суть его системы — поиск правды жизни. И мне захотелось этим заниматься. В общем, когда нашим студентам предложили стажировку в Белоруссии, я поехал.
Сначала думал, что только на месяц, стажировка кончится — и я вернусь. Но получилось так, что я не только не вернулся, а поехал дальше — в Россию, в Санкт-Петербург, учиться там режиссуре.
Родные тогда очень волновались за меня, не знали, чего можно ожидать, образ вашей страны, сложившийся в 90-х, был не слишком привлекательным.
— А вы сами переживали?
— И я переживал. СМИ рисовали чёрную картину, мол, в России везде мафия и бандиты, которые убивают всех подряд. Но оказавшись здесь, я увидел, что ничего подобного, всё спокойно, никаких ужасов не происходит и никакая мафия мне не грозит.
— То есть, получается, что вы вот так, с бухты-барахты решили поехать, не зная, что вас ждет, не зная страны, не зная языка?..
— Да, и языка я тоже не знал — русский начал учить прямо на месте.
— Это же авантюра! Вы авантюрист?
— Ну, если на то пошло, думаю, что дух авантюризма — это часть моей профессии. Я выбрал такую жизнь, я выбрал театр — здесь мало стабильности, здесь стать богатым или добиться успеха — шанс очень невелик. У нас главное — страсть и жажда приключений!
«Пять месяцев зимы — это слишком…»
— И вот вы, движимый жаждой приключений, оказались в чужой среде, вдали от родных… Как вы себя чувствовали?
— Мне понравилось. Иначе я бы просто уехал домой и больше не вернулся. А я, как видите, здесь. Я нашел много друзей среди однокурсников в театральной академии, у нас были очень теплые отношения, я влюбился в страну и народ.
Когда я жил во Франции, нам рассказывали о СССР, что там дефицит, некачественная и некрасивая одежда, автомобилей нет. Я приехал в Белоруссию в 2003 году — в то время там ещё оставался дух Советского Союза. И тем не менее вопреки моим ожиданиям на улицах я увидел вполне благополучных, хорошо одетых людей, некоторые из них выглядели даже более стильно, чем французы.
Особенно мне понравилось, как здесь относятся к женщинам. Во Франции сейчас не принято ухаживать за дамами, вести себя с ними галантно, по-джентльменски. Считается старомодным. А у вас это еще сохранилось, и мне, французу, было очень приятно это видеть.
Ещё есть такое понятие — «small talk», в переводе с английского — пустая болтовня. Во Франции, да и в других западных странах этого иногда очень много. Помню, был я в Соединенных Штатах — там каждый при встрече говорит тебе: «Привет, как дела?» Но на самом деле никого не интересует, как у тебя дела, это просто вежливость, формальность. Такое поверхностное общение неинтересно. А в России контакты между людьми происходит на другом уровне: можно поговорить с человеком и действительно его узнать.
— А что в России вам не понравилось?
— Ну… зимы здесь очень длинные. Хотя у себя на родине я жил рядом с горами — там, где снег и холод. Казалось бы, должен был привыкнуть… Но всё-таки пять месяцев зимы — для меня это слишком.
— Почему же вы тогда приехали жить и работать в Сибирь? Наверное, можно было выбрать место и потеплее?
— Так сложилось. Я окончил театральную академию в Санкт-Петербурге, ставил спектакли во Франции и в России. А в прошлом году на одном фестивале мы познакомились с директором Новосибирского театра кукол. Он меня пригласил — я приехал. Взял с собой своих любимых кошек — Ронни и Сансу, ёжика Соника… Рыбок, правда, пришлось подарить соседу, слишком тяжело было бы переезжать с аквариумом.
— Кошки, рыбки, ёжик — у вас, оказывается, целый «живой уголок»… Похоже, вы любите животных?
— Очень.
— И поэтому решили поставить у нас спектакль «Собака Пёс»?
— На самом деле это была не моя идея, этот материал мне предложили. Но он и правда оказался мне очень близок. Я хотел поговорить с юными зрителями о наших меньших братьях, которые смотрят на нас с надеждой. О том, как жить с ними рядом. О том, что такое настоящая дружба и откуда она берется. Ведь найти своего человека важно не только каждому маленькому псу, но и каждому из нас — сложно жить в одиночестве, всегда обязательно нужен тот, кто будет тебя понимать, кому ты нужен. И мало просто хотеть быть вместе, надо уметь научиться слышать того, кого ты любишь, прощать его и ценить. Это спектакль об уважении друг к другу, об ответственности…
— О том, что мы в ответе за тех, кого приручили… Вы, наверное, любите Экзюпери?
— Легко догадаться, да? В Абакане я ставил «Маленького принца», и Экзюпери — действительно, один из моих любимых авторов. Но далеко не единственный.
«Ваши куклы красивее французских»
— Вы учились в трех театральных вузах трех разных стран, увлекались системой Станиславского, а в итоге стали заниматься… куклами.
— Почему нет? В кукольном театре тоже действует система Станиславского, это основа основ. А в театр кукол я попал случайно, просто предложили, я попробовал, и мне понравилось. Это отдельный мир, другой способ выражения, другая система существования для артиста и режиссёра.
— А вам всегда хватает русских слов, чтобы выразить всё, что хотите сказать, донести свою мысль, своё видение спектакля до актёров, с которыми вы работаете?
— Работа с актерами — это всегда сложно, и для французов, и для русских. Уметь с ними договориться — это вопрос опыта и мастерства. Важно уметь их увлечь, мотивировать. Это не всегда бывает легко. Видение спектакля объяснить не сложно — сложно воплотить идею. Язык здесь только как инструмент. Я справляюсь, хотя иногда нужно время, чтобы найти правильные слова, важно уметь направить мысли актёров в верное русло, ведь слова-то все понимают, а вот чужую мысль понять гораздо сложнее.
— На ваш взгляд, сильно отличается европейский театр кукол от русского?
— Конечно. Если в России кукольный театр репертуарный, у него есть помещение, труппа, то во Франции, к примеру, это антрепризы, они редко имеют свою площадку и постоянную труппу, порой это всего два-три актёра, а то и вовсе один. В России могут быть труппы из восьми, из десяти актёров, и это роскошь, во Франции такого нет.
Я бы мог заниматься кукольным театром у себя на родине, но это было бы по-другому. В русском театре для режиссера все интереснее. Здесь профессиональные актеры, профессиональный мастер-кукольник. Во Франции кукол приходится делать самому. Вот я, к примеру, могу смастерить куклу, но она будет некрасивой — ведь я не художник. Конечно, понятие красоты относительно, но я считаю, что русские куклы намного красивее французских. У нас они лаконичнее, наивнее, грубее… Хотя иногда это тоже бывает по-своему интересно.
— Аудитория кукольного театра — это в основном дети. А вы сами помните себя ребёнком? И как вам кажется — вы понимаете нынешних детей?
— Мы не всегда можем понять, тронул наш спектакль сердце пришедшего к нам зрителя или нет. Но мы очень стараемся. И да, я пытаюсь вспомнить, что меня интересовало в детстве.
Вот сказки, к примеру, я не особенно любил. Мне их читала мама, когда я был совсем маленьким, но потом эти «малышовые» сюжеты перестали меня интересовать. Лет в шесть-восемь я уже предпочитал научную фантастику, историческую литературу, любил средневековые легенды про рыцарей. Потом увлекся приключениями.
Дети — они же хотят быть взрослыми, и лет с девяти им сказки уже неинтересны. В кукольном театре обычно как раз делают упор на спектакли-сказки, но я бы хотел поставить то, что захочется смотреть и зрителям постарше.
— Вы думаете, современные дети — они такие же, как были в ваше время?
— Сложно сказать. В моем детстве начали входить в обиход компьютеры, игровые приставки, мы стали первым цифровым поколением. Это не помешало нам нормально общаться, читать книги, дружить со сверстниками — мы выросли вполне адекватными. Но у нынешних детей соблазнов еще больше — интернет, соцсети, компьютерные игры…
Что меня волнует сегодня, это дистанционное обучение из-за коронавируса. Нельзя убрать школу из жизни ребенка, это место социализации. Меня тревожит проблема хикикомори — это японский термин, так называют тех, кто уходит от жизни в обществе и начинает жить в виртуальном мире. Реальный их не привлекает вообще, они не выходят из своей квартиры…
Надеюсь, что дистанционка не станет стандартной формой обучения, что дети будут видеться и играть вместе — в реальности, а не только онлайн. И театр — это тоже в какой-то мере место социализации для детей.
«В Сибири снега больше нет!»
— Вы уже столько лет в России — родители больше за вас не волнуются?
— Я приехал сюда учиться в 2005-м и остался жить в 2015-м. И конечно, родители уже не волнуются. Я им показывал фотографии, потом они приехали ко мне в гости. Конечно, были удивлены увиденным, они совсем по-другому представляли себе жизнь в России. Я тоже приезжаю к ним, но вот сейчас уже полтора года не был во Франции — из-за пандемии.
— Кстати, о пандемии — как вы пережили карантин?
— Было сложно. Мы не знали, сколько будет продолжаться самоизоляция, чем эта история закончится. Первая неделя дома прошла неплохо, отдых на тот момент был не лишним. Но потом отчаянно захотелось на работу.
Во Франции сейчас снова объявили карантин, снова закрыли все театры, фестивали… Эта история месяцев на пять-шесть. В США много съемок приостановлено, Бродвей планируют открыть только в 2022 году. То есть театра не будет год-полтора. Это катастрофа. Я сейчас просто счастлив, что живу в России и не буду сидеть без дела много месяцев.
— И вам никогда не хотелось вернуться во Францию?
— Порой бывает такое состояние, когда возникает мысль — а не попробовать ли мне другое приключение? Правда, я не думаю о том, чтобы вернуться во Францию, можно поехать, например, в Голландию, моя мама оттуда родом. А может быть, в Канаду? Я не знаю. Пока что не задумываюсь об этом всерьёз. С моей профессией сложно строить планы.
— А как вам в целом Новосибирск, нравится?
— Да, мне понравился динамизм города. Новосибирск жаждет прогресса, развивается, идёт вперёд, и это прекрасно. Правда, у меня пока что не очень большой круг друзей здесь, в основном я общаюсь с теми, кто как-то связан с театром. Но ничего, со временем новые друзья появятся.
— А что бы вы рассказали своим соотечественникам про Сибирь?
— В Европе такое представление о Сибири — это холодное-холодное-холодное место, где снег без конца. Белая пустыня, белый ад, ад в снегу. Ехать в Сибирь — это отправиться в ссылку, чуть ли не на смерть.
Смешной случай был этим летом: мои знакомые во Франции узнали, что здесь, в Сибири, жара +36 градусов. Представляете, у них началась паника — всё, катастрофа, глобальное потепление наступило окончательно, в Сибири снега больше нет!.. Пришлось объяснять, что на самом деле здесь не край вечных снегов, что летом тут тепло, все цветет и зеленеет. Вообще, в Сибири прекрасно, и я еще расскажу об этом своим французским друзьям.
— В России традиционно всегда любили Францию. Правда, во времена «железного занавеса» представляли ее в основном по произведениям французских писателей — Бальзака, Стендаля, Мопассана. И, конечно, по французскому кинематографу. А с чем у французов ассоциируется Россия?
— Ну, во Франции люди почти не знакомы с русским кино, знают разве что только классиков — таких, как Тарковский, Эйзенштейн. Если говорить о литературе, то у нас очень известны Чехов, Достоевский, Толстой. А вообще — многие французы знают о вашей стране только то, что видят по телевизору. То есть для них Россия — это Путин, и этим их представления исчерпываются.
— А как же «ушанка, водка, балалайка»? Какие стереотипы о русских бытуют во Франции?
— Ой, нет! Я вообще категорически против стереотипов и даже повторять их сейчас не хочу. Зачем? Мы и так их все знаем. И главное — знаем, что на самом деле это неправда и в реальности все совсем не так.